Далее я попытался продать рассказ в «Кольер» и «Сэтердей ивнинг пост», но к 1981 году они уже давно перестали существовать, поэтому все закончилось тем, что я вернулся на обычный рынок для этого жанра и продал рассказ в «Мэгэзин оф фэнтези энд сайенс фикшн». И хотя рассказ был странным и отталкивающим, его номинировали на премии «Небьюла» и «Хьюго», однако он проиграл в обоих случаях.
С «Человеком-в-форме-груши» все сложилось проще, бьггь может, по той причине, что «Лечение мартышками» сделало свое дело. Эллен Дэтлоу была заместителем редактора в «Омни», когда Роберт Шекли отклонил «Лечение мартышками», но она стала редактором отдела прозы, когда я написал «Че-ловека-в-форме-груши», и тут же взяла его для публикации. Он вышел в «Омни» в 1987 году и выиграл первую премию «Брэма Стокера», которую придумала созданная в том году Ассоциация писателей литературы ужасов Америки (ПЛУА).
Основание ПЛУА совпало с колоссальным бумом этого жанра в восьмидесятых годах. Впоследствии у литературы ужасов начался очень серьезный спад, и сейчас большинство издателей утверждают, что жанр мертв («и весьма заслуженно», как добавляют многие из них).
Как коммерческий жанр — да, ужасы мертвы.
Но рассказы о чудовищах не умрут до тех пор, пока мы не разучимся бояться.
В 1986 году я издавал антологию «Ночные видения-3» для «Темной жатвы». Во вступлении я написал:
«Те, кто утверждает, что мы читаем рассказы, написанные в жанре ужасов, по тем же причинам, по которым катаемся на '‘русских горках”, ошибаются. В лучшем случае мы выходим с “русских горок”, испытывая приток адреналина, и это не имеет ни малейшего отношения к литературе. Как и “русские горки”, неудачный рассказ, написанный в этом жанре, может вызвать у нас тошноту, но на этом сравнение заканчивается. Литература далеко выходит за рамки того, что можно найти в парке развлечений.
Да, хороший рассказ, написанный в жанре ужасов, может нас напугать. И мы не спим по ночам, по спине пробегает холодок, страх просачивается в наши сны, а темнота приобретает новый смысл. Страх, испуг, ужас — называйте его, как хотите, он пьет из всех сосудов. Но, пожалуйста, не путайте эти чувства с обычным головокружением. В лучших рассказах, тех, что остаются в памяти и меняют нашу жизнь, всегда есть нечто, лежащее за внешними смыслами.
Из плохих рассказов ужасов вы узнаете, что собой представляют шесть способов убить вампира, или познакомитесь с подробностями трапезы крыс на гениталиях Билли. Хорошие рассказы ужасов совсем о другом — о надежде и отчаянии, любви и ненависти, страсти и ревности. О дружбе и взрослении, сексуальности и ярости, одиночестве и отчуждении, мужестве и трусости, разуме, теле и духе в состоянии стресса и страдания, о бесконечном конфликте сердца с самим собой. Хорошие рассказы ужасов заставляют нас взглянуть на свое отражение в темных искажающих зеркалах, где заметны вещи, которые нас тревожат и на которые мы не хотим смотреть. Ужас заглядывает в теневые стороны человеческой души, находит страхи и яростную злобу, живущие в каждом из нас.
Но темнота не имеет смысла без света, а ужас — без красоты. Лучшее, что написано в жанре ужасов, в первую очередь рассказы, и лишь во вторую — ужас. Как бы они нас ни пугали, они делают нечто большее: оставляют место не только для смеха и крика, триумфа и нежности, но и для трагедии. Они построены не просто вокруг страха, но описывают жизнь во всем ее бесконечном многообразии, с любовью и смертью, рождениями и надеждой, страстью и похотью, сверхъестественным и всем спектром чувств, определяющих существование человека. Эти рассказы населены людьми, остающимися в нашем воображении, людьми, похожими на нас, а не просто объектами, которые будут убиты в главе четыре. Лучшие рассказы ужасов рассказывают нам правду».
Это было написано двадцать лет назад, но я и сейчас готов подписаться под каждым словом.
Человек с мясной фабрики
© Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой.
В первый раз они пришли прямо с рудных месторождений.
Кокс — самый старший в группе, обладавший хоть каким-то жизненным опытом,— сказал, что Трейджер должен идти, хочет он или нет. Потом один из парней, рассмеявшись, заявил, что Трейджер даже не знает, что делать, но Кокс так его толкнул, что тот смолк.
И когда настал день получки, Трейджер последовал за остальными к мясной фабрике, напуганный, но и преисполненный нетерпения, он заплатил деньги мужчине на первом этаже и получил ключ от комнаты.
Трейджер, дрожа, вошел внутрь и оказался наедине с ней (нет, это не она, а оно, напомнил он себе, но туг же снова забыл). Убогую серую спальню озаряла одинокая тусклая лампочка. От него воняло потом и серой, как и от всех, кто появлялся на улицах Скрэкки, но тут уж ничего не поделаешь. Вот если бы помыться... но в комнате не было ванны, только раковина, двуспальная кровать, застеленная простынями, которые даже в этом сумрачном свете казались грязными, и труп.
Она лежала совершенно обнаженная и смотрела в пустоту, ее дыхание было частым и неглубоким. Ноги раздвинуты, наготове. Неужели она всегда такая, или мужчина, который побывал здесь до него, положил ее так? И что теперь? Конечно, он знал, как делать это (да-да, он читал книги, которые ему дал Кокс, и еще были фильмы и прочее), но обо всем остальном имел лишь смутное представление. Ну, разве что ему, самому младшему дрессировщику на Скрэкки, было известно, как обращаться с трупами.
Впрочем, особого выбора у него просто не было. После смерти матери его заставили пойти в школу дрессировщиков и учиться — что еще ему оставалось? Вот только это Трейджер никогда не делал (но знает как, да-да, знает), он здесь впервые.
Трейджер медленно подошел к кровати и сел (сразу же ожил хор скрипучих пружин), затем коснулся ее тела — плоть оказалась теплой. Конечно, она не была трупом; тело оставалось вполне живым, под тяжелой белой грудью билось сердце. Не было только мозга, вырванного из черепа, вместо него вставили синтемозг мертвеца. Она стала мясом, еще одним телом, которым должен управлять дрессировщик трупов. Она не была женщиной, поэтому не имело ни малейшего значения, что Трейджер — мальчишка, пахнувший Скрэкки, со щекастым лягушачьим лицом. Она (нет, оно, помнишь?) не будет против, ей все равно.
Мальчик сбросил одежду дрессировщика трупов и забрался в постель, где лежало тело женщины. Он испытывал сильное волнение; руки дрожали, когда он начал ее гладить. Кожа была очень белой, волосы — длинными и темными, но даже мальчик не мог бы назвать ее красивой. Слишком плоское и широкое лицо, руки и ноги толстые и вялые.
На большой груди вокруг темных сосков предыдущий посетитель оставил следы зубов. Трейджер осторожно коснулся отметин, провел по ним пальцем. Затем, разозленный собственными колебаниями, схватил ее грудь и сильно сжал сосок, представив себе, как настоящая девушка кричит от боли. Труп даже не пошевелился. Продолжая сжимать сосок, он лег на нее и взял вторую грудь в рот.
И труп ответил.
Она приподнялась под ним, мясистые руки обхватили его покрытую прыщами спину и прижали к себе. Трейджер застонал и засунул руку ей между ног, там было влажно и жарко.
Как они это делают? Неужели она может по-настоящему возбудиться, не имея разума, или в нее вставили трубки со смазкой?
Потом он перестал задавать себе вопросы, нашарил пенис и всунул его в женщину. Труп сжал его ногами и сделал ответное движение. Ощущения оказались очень приятными, много лучше того, что Трейджер делал с собой сам, и он даже почувствовал смутную гордость — ведь женщина стала такой влажной и возбужденной.
Потребовалось всего несколько движений, Трейджер был слишком юным и неопытным, чтобы продержаться дольше. Надо же, всего несколько движений и все — но и ей больше ничего не требовалось. Они закончили одновременно, женщина выгнулась под ним и беззвучно задрожала. А потом вновь застыла в полнейшей неподвижности, как труп.